А зори здесь тихие:

А зори здесь тихие: Юбилейное

«А зори здесь тихие», 2015
По повести Бориса Васильева и фильму Станислава Ростоцкого
Режиссёр: Ренат Давлетьяров
Сценарий: Юрий Коротков, Артём Виткин, Ренат Давлетьяров
Оператор: Семён Яковлев
Композитор: Роман Дормидошин
Продюсер: Ренат Давлетьяров
В ролях: Пётр Фёдоров, Женя Малахова, Агния Кузнецова, Софья Лебедева, Кристина Асмус, Екатерина Вилкова, Анатолий Белый, Дарья Мороз, Виктор Проскурин, Сергей Гармаш (голос за кадром) и другие.

У отечественных римейков есть несколько непреложных правил: во-первых, они всех раздражают, во-вторых, в них больше всего раздражает малейшее отхождение от оригинала, в-третьих, им гарантировано всеобщее внимание. Сложите всё вместе, и вы получите рецепт идеального римейка — взять советскую классику, занять под неё у государства денег, добуквенно переснять, не забывая повторять, что мы-де не по фильму, мы по повести. Если при этом ещё применить к продукту толику таланта и чуточку такта, то может получиться копия, почти не отличимая от оригинала, но с одним свойством — на оригинал в кино никто не пойдёт, а нам же надо что? Правильно, отсылать победные реляции о достижении правильной доли российских фильмов в прокате. Ну и плюс юбилей Победы на носу.

А если вспомнить о том, что фильм Станислава Ростоцкого уже был переснят китайскими товарищами в виде сериала за 20 миллионов американских президентов, то и вовсе никаких проблем, Ренат Давлетьяров режиссёр опытный, справится не хуже Мао Вэйнина, сам же и спродюсирует под присмотром министра Мединского, лично продавливавшего перенос главного конкурента и, так сказать, лоббировавшего максимально широкую роспись по кинотеатрам.

На самом деле именно военное кино, снятое «под советское», у нас вполне научились делать, как в жанре «большого кинематографа» вроде «Брестской крепости», так и вполне малобюджетно, как смогли авторы «Битвы за Севастополь». Понятно, что даже лучшие представители жанра в оптимальном случае мимикрируют под жанр, придуманный предыдущими поколениями, знавшими войну куда лучше, и потому если и пользовавшимися в своей работе какими-либо клише, то делавшими это обдуманно. Мы же сейчас способны именно в той или иной степени копировать, всё остальное — удел редкого околовоенного артхауса, и речь сейчас не о нём.

Понятно, что, при всей одиозности, господину Мединскому всё-таки иногда хватает понимания, на какое кино стоит делать ставку, а над каким будут только потешаться. Времена «михалковщины» в военном жанре ушли, теперь все стали куда осторожнее на поворотах, так что шансы увидеть что-то совсем ужасное на пафосной кремлёвской премьере были минимальны, да и шапки, как говорится, полетели бы, а рисковать никто не хочет.

Потому на экране мы видим ровно то, что заказывали — почти фотокопия оригинала, помноженная на дословное цитирование диалогов (два или три отличия от этого только сильнее царапают ухо), размашистая лесная картинка с длинными пролётами, более или менее прилично поставленные батальные эпизоды, произведённый «по образу и подобию» кастинг, лаконичная (до мандража, лишь бы не расплескать) режиссура и ещё более напряжённая актёрская игра — сразу видно, что «мерой и глубиной» ответственности барышень накачивали вполне серьёзно.

И эта метода даже работает — когда ты пару раз внезапно забываешь, что смотришь римейк. Невеликое достижение, на самом деле, знакомо всем студентам киновузов — пересними, как у классика. Хорошее упражнение для тех, кто хочет набить руку. Ну вот и набивают. Фёдоров работает под артиста Мартынова, Лебедева под Драпеко, далее по списку. За кадром играет напряжённая музыка, молчит сосновый лес и звучит закадровый голос Гармаша, всё так же дословно цитирующий Бориса Васильева. И, ну, всё.

Крепкий, особенно по нынешним небогатым временам, коммерческий фильм на основе проверенного временем сюжета. На этом достоинства фильма исчерпаны. Зажатые перечисленными выше тисками «законов военного времени», авторы не могли себе позволить ничего сверх небольших исторических отсылок-ретроспекций к основным персонажам, в меру клишированных, не в меру мелодраматичных, на этом все формальные отличия исчерпываются, и начинаются претензии художественного свойства.

А именно — благодаря особенностям отечественного кинопроизводства перед нами сериал, смонтированный в фильм. А поскольку главное отличие от кино у сериала одно — на телевидении проговаривают то, что в кино играют, то мы и имеем то, что имеем: абзацами шпарится знакомый текст, немного, что называется, интонированный, но в общем ничем не отличающийся по качеству исполнения от любого другого современного праймтаймового российского телефильма.

Дальше — больше, и кастинг, по большому счёту, сериальный, если не по составу, то по приблизительности типажей. Заходит в баню дебёлая девица с явно силиконовой грудью серьёзного размера, ей в ответ «ой, ты русалка, кожа прозрачная, ты можешь без лифчика ходить!» Тут зрителю без дефектов слуха и зрения впору начать таращить глаза. Или артист Фёдоров, которому по сценарию 32 года, продолжает уверенной рукой играть предпенсионного старшину Васкова, только один раз срываясь на «сестрёнки». Неуставная небритость и совсем не подходящая эпохе стрижка, конечно, помогают войти в образ деревенского дедугана-бобыля, но мы же слышим и видим совсем не то, что актёр играет.

Девушки тоже неорганичны — Агния Кузнецова играет так же, как играла у Гай Германики, только причёску сменили, на большинстве «зенитчиц» навсегда застыло выражение лица столичной светской львицы, накрайняк столичной же комсомолки из шестидесятых (относительно органична своей роли разве что Софья Лебедева, да и то лишь благодаря сыгранной скромности и энному количеству грима). Играют всю дорогу, повторюсь, зачитываемый вслух текст, зачастую — в худших традициях советской школы «репертуарного театра», где вечные три сестры с вариациями. Последнее, конечно, в известной степени вкусовщина, но тот же текст в оригинальном фильме почему-то и не противоречит тому, что мы видим, а то, что мы видим, не вступает в лишние конфликты с тем, что мы слышим.

Когда же начинаются затяжные перестрелки с диверсантами (самого Васильева неоднократно упрекали в том, что в реальности за немцами в тылу гонялись целые летучие отряды СМЕРШа, а тут какая-то самодеятельность в угоду вящему мелодраматизму под патетичные диалоги), то извечная сериальная привычка любой кадр затягивать минимум втрое окончательно нарушает баланс реальности и вымысла, ну не веришь ты в страшных эсэсовцев, которые не могут толком попасть в цель, а уж логикой собственных действий не владеют вовсе. Да и всё тот же текст портит авторам малину мелкими проговорками — в тексте ботинки, в кадре — крупно — сапоги, в тексте маскировка — в кадре полевая форма с погонами, всем по тексту холодно — в кадре в худших традициях теплолюбивого Голливуда ни единого парку изо рта, ни малейшей синевы на губах якобы замёрзшей в ледяной воде героини. Оригинал себе подобных вольностей не позволял.

Даже один из самых сильных моментов оригинала — тонущую в болоте девушку — авторы умудрились зачем-то разделить пополам и замотать в донельзя приблизительном монтаже, так что сцена оказалась буквально мельком проглочена, от неё ничего не осталось, кроме рыданий Фёдорова.

Впрочем, местами и оригинальный (в смысле, скопированный в точности) подход не спасает — там, где вполне по тексту Васков сожалеет, что «всех положил», на современный глаз всё равно это смотрится неестественно и по-сериальному, потому что ну нельзя в 2015 году снимать на полном серьёзе кино, в котором разговаривают лозунгами. А приходится.

Апогея это странное смешение современных ляпов и пришедших из оригинала излишних мелодраматизмов достигает, разумеется, под финальные титры, где под уже совершенно героически-пафосную музыку нам повторяют кадры из фильма, переделанные под кинохронику. Это вот зачем с нами так? Чтобы дошло что-то такое важное, что не дошло до этого? А что конкретно?

Утверждение, что у войны — не женское лицо, не настолько ново, чтобы его так уж разжёвывать (тем более что это уже третий такой фильм подряд после «Батальона» и упомянутого выше «Севастополя»). Трагедия той войны вовсе не нуждается в таком нажиме, патетика же финала почему-то напротив, внезапно начинает смещать всё в бравурность — мол, «я помню, я горжусь». Да не об этом был предыдущий фильм!

Вот такое кино.