Война Анны:

Война Анны: Стебель

Видимая поначалу лишь в форме изолированных конечностей, кусков белой кожи, пробивающихся сквозь чёрную землю, из-под чужого мёртвого тела выбирается девочка, чьё имя известно только благодаря названию, — выбирается навстречу жизни, обнулённой не достигшими её выстрелами. Час с небольшим «Войны Анны» покрывает два-три месяца этой жизни; скрываясь в здании немецкой комендатуры, девочка находит себе дом в буквальном зазеркалье, адаптируется, исследует, не произнося ни слова. Это жизнь, созданная смертью, проживаемая в условиях смерти, невозможная, если о ней узнают некоторые другие живые существа.

Взявшись сразу за военную и выживальческую тематику, Алексей Федорченко одновременно изменил и не изменил себе. Здесь до него кто только не побывал, и «Война Анны», даже следуя своим целям и заботам, оказывается наименее самобытной работой самобытнейшего из живущих российских режиссёров; в ней есть ровно одна сцена, которую невозможно представить придуманной и снятой кем-то другим. Но, как и прежде, Федорченко не склонен к сентиментальности и пафосу, и если предыдущие его фильмы нередко были увлечены деталями и ритуалами, из которых состояла жизнь в конкретных историко-географических условиях, то «Война Анны» — ещё одно добавление к этой теме, чьё действие происходит в непривычно опасной и одинокой обстановке.

Вместе с тем всё это не может не стать, на определённом уровне, приключением, какой бы трагедией оно ни было обусловлено, и какой бы серьёзный тон ни сохранял фильм. Поиски еды предполагают охоту, её приготовление — изобретательность; в огромном здании, которым начинается и заканчивается мир, каждое новое открытие становится событием, а любые предметы могут означать жизнь или смерть. От шестилетней Марты Козловой, взятой на главную роль на основе фотографии, требовалось часами находиться молча перед камерой, после чего в фильм попадали считанные секунды; за неимением слов её Анну характеризуют, главным образом, острые черты лица и одновременно отчуждённые и настороженные чёрные глаза, делающие её саму похожей на зверька.

Самый — и, быть может, единственный в классическом понимании — драматический эпизод сводит вместе противоречия её существования. Инстинктивное самосохранение одного существа обрывает жизнь другого — момент особенно болезненный, учитывая, насколько сдержанно всё вокруг него, — и побуждает к действию, одновременно продуманному и подчинённому детской логике; война Анны, как и любая война, означает не только выживание, но и убийство. Парадоксальным, казалось бы, образом, именно эта последовательность событий с наибольшей силой подтверждает в ней человека. Подобное трение продолжается на уровне фильма в целом, существующего между близким и отдалённым, испытываемым и наблюдаемым, универсальным и специфическим, реальным и фантасмагорическим.

После показа в екатеринбургском Ельцин Центре приземлённо настроенный Федорченко подтвердил свою приверженность лаконичности и микроформатам; от часов диалогов, написанных для фильма Натальей Мещаниновой, в итоге не осталось практически ничего, сам он — и без того максимально короткий для привычной полнометражки — поделён тяжёлыми затемнениями на множество миниатюрных историй, состоящих порой из жеста или поступка. Подобное очищение усиливает значимость каждого оставшегося объекта, каждого движения и звука, и этим же делает их менее спонтанными и уникальными. Как заметил сам режиссёр, эта история могла произойти в любой зоне оккупации. Это, впрочем, не означает, что она могла бы произойти с другими детьми.

В результате «Война Анны» производит гипнотический эффект, почти всегда сохраняя дистанцию; это кино, абсолютно успешное на своих условиях — в точности как главная героиня, оно само определяет свои границы, в них и существует, извлекая пользу из того, что имеет перед собой, и не желая выходить за пределы. Строгий формалистский подход Федорченко к потенциально бесстыдной теме — ребёнок, война — ограждает его от типичных проблем ценой того, что редко даёт о себе забыть. Несмотря на открытый финал, фильм не оставляет за собой вопросов и загадок; кульминационный жест девочки за годы до окончания общей войны ставит точку на её личной войне и истории, отпуская на волю её саму, фильм и зрителя.