Реинкарнация:

Реинкарнация: Семья и смерть

Один из более амбициозных, идейно и эмоционально заряженных примеров новой независимой волны в жанре, снятый ещё одним дебютантом полного метра, «Реинкарнация» сводит вместе напряжённую семейную драму и сразу два вида хоррора, и их соседство — то безупречное, то неловкое — во многом определяет сильные и слабые стороны результата. Несмотря на двухчасовой хронометраж и неторопливый ритм, цели устанавливаются с первых сцен. С приближением камеры миниатюра обретает натуральную величину, без слов намекая на присутствие за кадром могущественных сил; пожилую женщину опускают в могилу, но она никуда не исчезает — сделанное ей при жизни будет давить на её потомков внутри их дома и отслеживать снаружи.

Серьёзно настроенные хорроры, за редкими исключениями, легко отличить от более коммерческих по их отношению к семье: является ли она сплочённой, способной пройти через испытание благодаря доверию и поддержке, или наоборот? Немалая часть эффекта «Реинкарнации» заключается в её портрете семьи на грани, а затем и переходящей за эту грань. Эти люди разделяют друг с другом пространство и знают свои роли, но между ними исчезающе мало подлинной связи и теплоты. Они недоговаривают, лгут, закрываются, исчезают в работе и досуге, копят неприязнь, обиды и обвинения, обрекая себя до тех пор, пока не становится слишком поздно. Сам факт сбора за ужином — бомба с часовым механизмом. Родители произносят в лицо детям самое страшное, что те только могут от них услышать.

Это эмоциональное напряжение играет важную роль в том, чтобы сделать традиционные хоррор-приёмы — потусторонние видения, спиритические сеансы, одержимость духами, звуки в темноте — на порядок более нервирующими и приближенными, чем обычно. Персонажей преследует не бесстрастная угроза, возникающая лишь оттого, что они не туда переехали, но их собственные глубоко осевшие тревоги, ночные кошмары, ошибки и воспоминания. Чисто визуально фильм в своей второй половине вгоняет в кадр реальный страх, плавно перемещаясь в полутьме и не давая зрителю возможности избавиться от накопленного адреналина. Однако лучший его приём — простейший звуковой эффект, быстро создающий в ответ на себя условный рефлекс и служащий здесь самым лаконичным примером того, как персонажная драма и хоррор могут слиться воедино.

Для сценариста и режиссёра Ари Астера это не новая территория — за минувшие семь лет он выпустил полдюжины преимущественно отличных короткометражек, богатых на недопустимые внутрисемейные отношения, протагонистов, которые оказываются марионетками в чужих планах, и чёрный, местами чернее некуда, юмор. Лишь последнего в «Реинкарнации» не ощущается, что даже удивительно, если оглянуться назад; сюжет подходит вплотную к абсурду, однако подача остаётся предельно суровой.

Главное откровение здесь в том, что в полном метре Астер покуда как режиссёр сильнее, чем как сценарист; его постановка уверенна, а идеи не сбалансированы. Хоррор присутствует в кадре с самого начала, однако так хитро прячется за драмой, что теряет свою силу; так, наблюдение о незнакомых лицах на похоронах вне данного лишь ближе к концу контекста ещё не является чем-то зловещим, а осквернение могилы не имеет должного эффекта, если о нём только услышать по телефону. Впоследствии фильм вынужден компенсировать это приливом быстрых, неспособных зайти под кожу объяснялок, заключающихся в пролистывании удобно подложенной книжки с заранее подчёркнутыми важными местами, плюс одном длинном закадровом монологе.

Астер не выше древних клише и тиков, жанровых и не только — от неспособности перепуганного персонажа включить свет до подчёркивания основной темы через сцену школьного урока, где изучают эту тему. В то время как Тони Коллетт в одной из своих главных ролей получает одну возможность за другой произносить бергмановские монологи или просто воспроизводить лицом известную картину Мунка, муж в исполнении Гэбриела Бирна настолько полупрозрачен, что его вообще сложно назвать персонажем. Лишь на пару минут во всём фильме в нём проступает внутренняя жизнь. И в этой же сцене, надо сказать, фактически заканчивается вся та семейная драма — заканчивается признанием сквозь слёзы, последним, что ещё можно сделать.

А фильм продолжается. И доходит до финала, к которому плохо подготовлен даже он сам, несмотря на весь грандиозный сюжетный фундамент. Сравнения с «Ребёнком Розмари» — главной классикой, служащей здесь источником вдохновения, — и недавней «Ведьмой» инструктивны: у этих фильмов концовка удалась благодаря тому, что в ней по-прежнему оставалось место для выбора, действия, развития со стороны главных героинь. В «Реинкарнации» персонажного развития здесь уже нет и быть не может, если только не считать за него окончательное опустошение и исчезновение. Сами того не зная, эти люди шли по заранее предопределённому пути, и в неизбежности этого есть и свой кошмар, и своя ирония, и своё разочарование. Таковы препятствия, через которые к нам всё-таки прибыл новый талантливый автор.