Недруги:

Недруги: Кровь на руках

Кино, начинающееся с эпиграфа в виде пафосного тезиса, сразу же ставит себя в проигрышное положение, ибо освобождает зрителя от необходимости гадать, на что оно претендует, и адаптировать свои ожидания по ходу просмотра; эпиграф же «Недругов» пафоснее некуда — утверждение Дэвида Герберта Лоуренса о том, в чём заключается «сущность души Америки». А что сидит глубже в душе Америки, чем геноцид коренного населения? Предмет обсуждения, тон, динамика, хронометраж — всё здесь выдаёт фильм, который хочет быть большим рассуждением об Америке, истории, войне, насилии, смерти, маскулинности, далее везде; но за два с лишним часа он так и не откапывает ничего оригинального ни в одной из этих обширных тем.

В основе — рукопись оскароносного сценариста Дональда Стюарта родом из 80-х, перед съёмками переработанная режиссёром Скоттом Купером, и объединение двух эпох видно невооружённым глазом: ревизионизм Нового Голливуда, разбавленный неуклюжей совестливостью современного автора, который считает себя прогрессивно настроенным и не хочет дать никому об этом забыть. Какой бы ни была изначальная версия сценария, финальная построена на вымученных ирониях и конфликтах, начиная с завязки, которая требует от героя Бэйла, годами истреблявшего индейцев, сопровождать и охранять не просто какого-то вождя, а именно того, что когда-то убивал его друзей на поле боя.

Так «Недруги» становятся ещё одной историей об искуплении белого человека, в которой отсутствует ключевой элемент — реальная работа над тем, чтобы сделать это искупление правдоподобным. В этом смысле фильм крайне близок к другой недавней сказке про расиста, ставшего паинькой, только если там у Рокуэлла на трансформацию ушло несколько минут, то здесь у Бэйла она занимает чуть дольше, при этом является вовсе невидимой и столь же категоричной. Поначалу ненавидящий индейцев настолько, что приказ их защищать заставляет его — в сцене, резко контрастирующей со строгостью всего остального фильма — падать на колени и выть в небо перед шатающейся камерой, уже к середине он похож скорее на родителя, решающего больше не тратить энергию на то, чтобы сердиться на своих детей, а к финалу спокойно убивает ради них других белых.

Удивительнее всего то, насколько незначительными для этого процесса оказываются сами объекты его неприязни. Выходя на возможный путь сложной драмы об отношениях между двумя враждующими группами людей, фильм его забрасывает, предпочитая делить всех экранных индейцев на древние стереотипы. Команчи — кровожадные дикари, в первой же сцене пускающие пулю в грудного ребёнка и в целом ведущие себя скорее как людоеды из «Костяного томагавка»; апачи — несчастные жертвы; шайены — благородные мудрецы, большую часть времени молча сидящие в сторонке, не признаваемые в качестве равных не только другими персонажами, но и режиссёром, нужные лишь в те моменты, когда от них требуется прощение или помощь.

Купер ещё прежде дал понять, что его специализация — чисто ремесленнические обработки очень конкретных взрослых жанров, и «Недруги», как безыдейно снятый и одновременно преисполненный чувства собственного величия вестерн, не делают ничего, чтобы улучшить это впечатление. Как и в предыдущих его фильмах, здесь не обходится без неожиданно сильных элементов; в данном случае это, главным образом, игра Розамунд Пайк в течение того времени, пока её героиня находится на грани потери рассудка. Впрочем, и это оказывается строго временным состоянием, которое волшебным образом проходит, как только перестаёт быть удобным для сценария.

У Купера напрочь отсутствует не только идиосинкразия, позволившая бы ему интересным образом подать происходящее, но даже и стержень, чтобы остаться верным тому сколь угодно банальному взгляду на мир, который устанавливается здесь изначально. Поэтому он не видит ничего зазорного в том, чтобы снять с главного героя ответственность за его прошлое и переложить её на воспитавший его мир, позволяя ему оправдываться стандартным «Я просто делал свою работу», а затем делая его искупление частью точно такой же работы. И поэтому же он прибывает к чудовищно слабовольному финалу, в котором фильм, столь же долгий, медленный и суровый, как похоронная процессия, превращает её выживших участников в доставшиеся друг другу призы, отпуская их жить вместе долго и счастливо.