Жена смотрителя зоопарка:

Жена смотрителя зоопарка: И другие звери

«Жена смотрителя зоопарка» — про то, как Антонина Жабински и её муж, владевшие варшавским зоопарком в середине прошлого века, спасали евреев во время Второй мировой, используя личные связи и свой зоопарк, перестроенный тогда в свиноферму для немцев. История, конечно, реальная, красивая и выдающаяся, но кинематографу явно не нужная — у него есть, в первую очередь, «Список Шиндлера», закрывший тему спасения евреев, а во вторую — «Пианист» Поланского, закрывший тему варшавского гетто. Они — та система координат, которой придерживаются что критики, что зрители, и «Жена» не претендовала эту неподъёмную глыбу как-нибудь сместить. Поэтому её сразу стали воспринимать как «Список», но более лайтовый, для дам.

Но по каким-то причинам всё получилось хуже. Хотя кино идёт исключительно по безопасными путям, оно все два часа выглядит катастрофой. Вещи, которые оно показывает, конфликтуют с тем, как они показаны. То есть, рассказывает о хорошем, но очень плохим языком. Показывает жертву изнасилования, но почему-то изнасилованным чувствуешь себя.

Первые десять минут сладкие до невозможного: счастливые, приветливые люди живут райской беззаботной жизнью и говорят только фразами в духе «Ах, какая ты красивая» и «Ты просто Ева в этом прекрасном саду». Пока внезапно не приходят фашисты — и тогда фильм так же прямолинейно, грубо начинает давить на жалость, живописуя ужасы войны. Если гетто — то трупы на улицах, если поезд в концлагерь — то в кадре в основном дети и горы чемоданов, если жертва изнасилования — то она сидит в шоке и с мокрыми глазами почти всю войну и много месяцев не может начать говорить. То, что начинается с подруги-еврейки, с годами превращается в подпольный клуб, где по ночам все с интеллигентным видом садятся в гостиной, читают книжки и слушают, как пани Жабински играет на рояле. А днём они дружно и весело раскрашивают подвал звёздами Давида — это ведь именно то, что нужно делать людям, которые скрываются в подвале, куда в любой момент могут прийти с обыском (что по закону жанра само собой и происходит).

Люди при этом разговаривают так, чтобы внутри всё переворачивало. «Ах, это прямо зоопарк людей!», — произносит Честейн, потому что единственную метафору фильма обязательно нужно проговорить вслух. «Мы не можем всех спасти!» — «Но ведь они же умрут!» — и в следующей сцене они активно всех спасают.

Впрочем, почти все эти спасения — даже не полноценные сюжеты, без имён и лиц. Просто появляются какие-то люди, которых перевезли или провели, перекрасили в блондинок и отвезли подальше — всё под самым носом у нацистов. Сцена «немец долго смотрит документы» повторяется каждые десять минут с небольшими вариациями — вот и весь лайтовый «Шиндлер».

Чтобы всю эту статистику превратить в историю, почти полностью выдумали странный любовный треугольник с Жабинскими и директором берлинского зоопарка. С началом оккупации тот быстро облачается в военную форму, принимается стрелять в зверушек просто так, а потом гладить ручки дорогой Антонины — прямо во время спаривания бизонов. А всё затем, чтобы в какой-то момент настоящий муж нервно закурил и заорал «Я видел! Я всё видел! Он мыл твои руки! Я тут воюю, люди гибнут у меня на глазах, а ты ничего не понимаешь и с фрицем мутишь!» В следующей сцене — горячий примирительный секс.

Но мелодрама тоже разваливается — кино слишком фрагментарно и поверхностно. Оно охватывает многое — и одновременно ничего. Антонина беременеет и рожает в течение двух минут. Муж только что был рядом, водил людей через блокпосты и вилами в сено тыкал, а теперь уже — подпольщик с ружьём и бело-красной повязкой, ползёт по варшавским руинам, дома не был давно. Несчастный немецкий ухажёр приезжает в гости, никого не застаёт, уезжает на полгода, опять приезжает, гладит ручки — и снова уезжает на полгода. За временем не успевают даже титры с датами, появляясь всё реже и рандомнее. Полгода изображаются как день, день — как полгода.

Единственное, в хорошем смысле небанальное, что есть в фильме — это активная феминистка Честейн, которая играет не цельнометаллическую стерву, которая спасает всех с железной физиономией и твёрдой хваткой, а напротив — простую, добродушную, немного наивную женщину, и если бы не во всех смыслах ужасный сценарий, у актрисы получился бы живой, правдоподобный человек. А так Антонина просто чуть интереснее остальных людей вокруг неё, фальшивых и банальных, включая максимально стереотипных, как будто с картинок, евреев. Если переживаешь, то лишь за животных и то в одной сцене — бомбёжки зоопарка. Фантастическое достижение для фильма про Холокост.