Последняя дуэль

Рецензия: Серый рыцарь

История сценарного дуэта Дэймон-Аффлек настолько общеизвестна, что пересказывать её нет смысла, важно лишь отметить, что каждое новое проявление совместного писательского творчества двух голливудских актёров вызывает резонный интерес кинопублики, если же в режиссёрское кресло садится Ридли Скотт, то резонанс и вовсе гарантирован. Другое дело, что сюжет «Последней дуэли» выглядел достаточно притянутым за уши к тематике «миту» и «рэйп-калчер» — судебная дуэль между двумя влиятельными рыцарями в исполнении Дэймона и Драйвера, один из которых обвиняет другого в изнасиловании своей жены, оставшейся в одиночестве в собственном замке, чем и воспользовался коварный насильник, обуреваемый романтическими чувствами к сиятельной даме.

Тут было всё — и то, что героиня была грамотной и говорила на нескольких языках, и де Карружа при женитьбе кинули на земли, бывшие приданым его невесты, сюзерен отдал их злонамеренному ле Гри вместе с капитанским постом, и вообще они были друзьями, но в итоге всё закончилось поединком, после чего, в случае победы насильника, жену проигравшего должны были сжечь на костре. В общем, семь бочек арестантов, включая постоянные суды, проигрываемые по сюжету де Карружем человеку, который спас ему жизнь в сражении и прочая, и прочая. В общем, это в чём-то похоже на плот «Зелёного рыцаря», но без артхаусного флёра, а потому, воспринятое в лоб, вызывает реакцию неприятия у любителей средневековья, особенно тех, которые в курсе деталей конкретной истории — возраста, статуса и прочих деталей биографии всех участников.

Сюжетный, алогичный и во многом анахронистический компот, который напридумывали себе Дэймон и Аффлек (плюс автор оригинальной книжки с таким же названием), заканчивающийся гибелью де Карружа в крестовом походе, рассматривать не будем, он напоминает своим антиисторизмом творчество однофамильца режиссёра Вальтера Скотта, который из своего 19 века писал, как пишется, и на правдивость честно не претендовал. Да, такие исторические персонажи и события описаны в хрониках, но смысл всего действия под флагом повесточки ничего общего с реалиями века 14 не имеет. Мужчины тут — или глупые и самовлюблённые (де Карруж, юный король) или умные, злонамеренные и тоже самовлюблённые (ле Гри и его сюзерен в неузнаваемом исполнении Аффлека), женщины (кроме главной героини) — глупые, зашоренные, неспособные на объединение и поддержку, а местами и предательски злонамеренные. В общем, почему в этой вселенной вообще остались не изнасилованные высокородные дамы — загадка.

И драматургическое разделение сюжета на три взгляда на вещи (как в сериале «Любовники») тут не добавляет всему этому своеобразному процедуралу ни глубины, ни осмысленности. Одни и те же сцены (в отличие от романа) повторяются с той лишь разницей, как и на кого посмотрела главная героиня, а сама сцена изнасилования с каждым повтором становится только всё менее убедительной (и потому вызывает всё больше подозрений, что на самом деле всё было не так). Показная куртуазность тут неловко сочетается со столь же показной средневековой грубостью, а показные анахронизмы (за что сюжет в целом многие считают рип-оффом «В чаще» Акутагавы) — с простым отсутствием логики или хотя бы просто последовательности поступков. Один и тот же персонаж в соседних сценах то тупой рубака, то деревенский тюфяк, то влюблённый пацан, то придворный интриган. Как если бы Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян по очереди сменяли бы друг друга в рамках одного и того же персонажа. Но раздражает даже не это, а отсутствие внятного конфликта.

Главная героиня твердит о своей правоте, но ей никто по сути и не противоречит (несмотря на весь формальный виктимблэйминг), кроме коварного насильника ле Гри, который отпирается просто так, потому что мудак, даже перед лицом смерти, хотя продолжает твердить «люблюнимагу», как будто это что-то меняет. Как остаётся непонятен и этот заход про «получали ли вы удовольствие при соитии». В итоге всё это выливается скорее в частный спор двух мужиков, который и разрешается между ними, а до главной героини всем нет особого дела, включая сценаристов, который ей посвящают по классике теста Бекдел — либо женские диалоги с обсуждением мужчин либо диалоги с мужчинами опять же о мужчинах. И об одной белой лошади, которая немудряще олицетворяет закадровую беременность главгероини, которой тоже посвятили всего два кадра. Что же этим всем хотел сказать Скотт (не Вальтер, но Ридли), так и осталось за кадром. Ну, кроме банально восторжествовавшей справедливости. Но это никак не тянет на полный метр.