Если Бил-стрит могла бы заговорить

Рецензия: Молодые американцы

После прорыва «Лунного света», проложившего себе в итоге путь дальше, чем кто угодно мог рационально ожидать, Барри Дженкинс двинулся, что любопытно, в ту же сторону, что и его главный оскаровский соперник двухлетней давности Дэмиен Шазелл — от предельно замкнутой истории, касавшейся Больших Тем, почти ни на минуту не покидая своего протагониста, к более развёрнутому ансамблевому кино, не оставляющему без внимания роль, которую происходящие в нём полувековой давности события (пусть в данном случае и не реальные) играют в истории и культуре вообще. Это предполагает осложнения и компромиссы, и именно на них построена «Если Бил-стрит могла бы заговорить», большая и чистая любовь героев которой встречает на своём пути личный и учрежденческий расизм, тюрьму, бюрократию, семейные конфликты и просто время.

В то же время, в отличие от большей части «Лунного света», это не кино про жертв, просящее от зрителя жалости, — для этого на экране, к счастью, слишком много жизни и колорита, слишком широкий спектр ситуаций и реакций на них. Дженкинс ставит поразительно интимные и эмоционально заряженные одиночные сцены, намеренно не давая им выстроиться в прямой сюжет с растущим градусом напряжения и пафоса; вместо этого фильм витает вокруг своей истории, вылавливает значимые отрывки и складывает их в нелинейную мозаику, где принятие решения сказать или сделать что-то нередко более ценно, чем сам поступок, описания предпочитаются демонстрации, персонаж может появиться сначала как вскользь упомянутая судьба, а уже затем во плоти, либо произвести неизгладимое впечатление ближе к началу и тут же навсегда исчезнуть.

Глядя на это, периодически не обойтись без ощущения, что фильм слишком много взял себе на тарелку, особенно в эпизодах, где абзацы закадрового текста берут верх над непосредственными действиями, или же режиссёр, подобно его прошлогодним собратьям-путешественникам в середину 20-го века Альфонсо Куарону и Павлу Павликовскому, даёт слишком большую волю своему внутреннему эстету. Гораздо чаще, однако, этот подход выявляет в «Бил-стрит» сдержанную мелодраму, чья красота — именно в противоречии между этими словами. Балансирование Дженкинса, постоянное регулирование им своей позиции с целью увидеть минутные происшествия одновременно изнутри и как звенья в бесконечной цепи, имеет смысл и эмоциональный вес, который не осознаётся в полной мере вплоть до нарочито, болезненно прозаичного финала.

На своём третьем фильме режиссёр активно растёт как визуальный стилист, уверенно работая с многообразием экспрессивных цветов, но главный козырь в его рукаве — отличный актёрский состав, где все настроены на то, чтобы сделать этих людей максимально приближенными друг к другу и к зрителю. Не в меньшей степени, чем через слова, общение в фильмах Дженкинса происходит через взгляды, и, не сводя друг с друга глаз, его герои регулярно смотрят прямо в камеру — смотрят со всей любовью, решимостью, болью, преданностью или текучей ненавистью, какая в них есть. А камера смотрит на них, смотрит так, будто больше нет никого и ничего другого — ровно до тех пор, пока сами они и их драмы не становятся частью драмы Америки.